Что объединяет знаменитого чешского писателя Ярослава Гашека, руководителя социалистической Югославии Иосипа Броз Тито и президента Чехословакии Людвига Свободу? Все они родились в многонациональной Австро-Венгерской империи, были призваны на фронт Первой Мировой войны и в какой-то момент оказались в российском плену, пребывание в котором повлияло на их дальнейшую судьбу. Эти выдающиеся личности были одними из 2,1 млн. австро-венгерских военнопленных, оказавшихся в России в период с 1914 по 1918 гг. Об этих людях вспоминают нечасто, хотя многие из бывших австро-венгерских военнопленных впоследствии сыграли важную роль не только в истории стран Центральной Европы, но и России. В этой статье мы посмотрим на судьбу пленных через призму двух открыток: одну открытку с родины получил итальянец Пьетро Баттистин, а другую из России в деревушку Хотовенка отправил богемец Т.К.Вайнер.
На первый взгляд может показаться странным, что итальянец и чех оказались в австро-венгерских войсках. Дело в том, что на начало XX в. Австро-Венгрия была самым многонациональным государством в Европе, и ни австрийцы, ни венгры не составляли в ней большинство. После 1867 г. страна представляла собой унию двух автономных частей: Цислейтании (Австрии) и Транслейтании (земель венгерской короны), каждая из которых состояла из конгломерата земель с разной степенью самоуправления. Цислейтания включала земли от итальянского Тренто до украинской Галиции, а Транслейтания — обширные территории Венгерского королевства и автономной Хорватии. В 1908 г. в качестве «совместного владения» в состав империи вошли Босния и Герцеговина, оккупированные еще в 1878 г.
Важнейшим объединяющим институтом для такой мозаичной державы была общая армия, куда призывали представителей всех народов империи. В 1911 году в армии служили немцы, венгры, чехи, словаки, поляки, хорваты, итальянцы, румыны, русины и словенцы. Подавляющее большинство (76%) офицеров были немцами, и каждый рекрут вне зависимости от места происхождения должен был выучить минимум 80 основных команд по-немецки. В то же время, для сохранения в армии присущего Австро-Венгрии языкового плюрализма, офицеры в свою очередь были обязаны на базовом уровне освоить «язык полка» (Regimentsprache), то есть язык, на котором говорит большая часть солдат его подразделения. Таким образом, австро-венгерская армия полностью отражала многонациональный характер империи.
В июле 1914 г. эта многоязыкая армия вступила в Первую мировую войну, начавшуюся после убийства в Сараеве наследника Австро-Венгерского престола Франца-Фердинанда. На Восточном фронте Австро-Венгрия воевала с российской армией. Основные боевые действия происходили на территории Галиции. С первых же месяцев в Россию стали поступать австро-венгерские пленные. Российское командование учитывало национальную неоднородность военнопленных и стремилось извлечь из нее пользу. Из массы военнопленных выделялись представители народов, которые, по мнению властей, были дружественно настроены по отношению к России. К этой категории относились большинство славянских народов (неоднозначное отношение было только к польским пленным), которых рассчитывали привлечь на сторону Антанты, а также румыны и итальянцы. Россия планировала постепенно переправить их союзным Румынии и Италии, готовым принять своих «соотечественников», которые по воле случая оказались по другую сторону фронта как подданные Австро-Венгрии. Пленные из дружественных народов ставились в более привилегированное положение и их размещали в лагерях в европейской части России. «Враждебные» же народы — в первую очередь немцы и венгры — направлялись в Сибирь и Туркестан, где содержались в более суровых условиях. В продолжении к сатирическому роману «Похождения бравого солдата Швейка» чешский писатель Карел Ванек, сам прошедший через русский плен, иронично описывал внимание русских военных к национальности пленных:
«Солдаты выносили со складов хлеб, который они делили на равные части, а на столах расставляли железные миски. Капитан через переводчика приказал, чтобы все пленные разгруппировались по народностям, а именно: австрийцы отдельно, чехи, немцы, сербы, поляки и итальянцы, русины, венгры — все отдельно; после того как разгруппируются, они получат хлеб и щи, а потом пойдут в казармы.
<…> Сыновья матушки Австрии группировались каждый в свою группу.
У чехов, поляков и боснийцев эта группировка вызвала радостное волнение и надежду на лучшее. Среди пленных распространялись и упорно держались слухи, что с чехами и славянами вообще в России обращаются особенно хорошо, что их там не считают за врагов, и когда они сгруппировались, оптимизм охватил их снова.
— Мы будем получать лучший паек, — сказал учитель.
— Нас оставят в России, в Сибирь не повезут, — добавил вольноопределяющийся.— Я всегда говорил, что это хорошо, когда человек — чех, — счастливо улыбнулся Швейк. — Да, так и говорится в одном стихе: „У славянина везде найдутся братья“». (Ванек К. «Приключения бравого солдата Швейка в русском плену»)
На практике подобное разделение не всегда работало, и иногда славянские и итальянские военнопленные оказывались в далеких сибирских местах, а немцы — в центральных губерниях. С начала 1916 г. военнопленных всех национальностей стали активно привлекать к различным работам (строительство железных дорог, работа на заводах и в сельском хозяйстве) и, так как основные промышленные объекты располагались в европейской части страны, часть военнопленных немцев и венгров было необходимо перевезти из Сибири. Но даже после передислокации их старались держать отдельно от пленных из «дружественных» народов.
Итальянец Пьетро Баттистин и чех Т. К. Вайнер — герои наших открыток — принадлежали к «привилегированной» группе военнопленных и находились в заключении на территории европейских губерний Российской Империи. Посмотрим теперь отдельно на каждую открытку в контексте судеб итальянских и чехословацких военнопленных.
(С. М. Прокудин-Горский. Военнопленные австрийцы у барака [около станции Кивач]. 1916 год. Библиотека Конгресса США)
Итальянские пленные
Открытка, отправленная из итальянской коммуны Монторио-аль-Вомано в далёкую Тамбовскую губернию Российской империи, на первый взгляд, содержит не так уж и много информации. Женщина, которую зовут Лучия, жена военнопленного австро-венгерской армии по имени Пьетро Баттистин, сообщает ему, что она и его мать здоровы и что уже год, как его семья находится вдали от дома. Однако, на самом деле эта открытка может сказать нам гораздо больше, чем тот текст, который мы не без труда смогли расшифровать:
Caro Marito,
Sono con risposta alla tua letere [^lettera]. Sento con molto piacere che si [^ti sei] trovato in salute e cosi [^così] ture [^pure] io e mamma godiamo buona salute. Il resto sono da un ano [^anno] che siamo via da moraro [^Moraro]. Si troviamo nella Provincia di Teramo. Stiamo bene. [? Vi] saluto di cuore. Resto la tua molie [^moglie],
Lucia
Перевод:
Дорогой Супруг,
Пишу ответ на твоё письмо. Я очень рада слышать, что ты оказался здоров, и точно также (?) я и мама в добром здравии. Что касается остального, то вот уже год, как мы находимся вдали от Мораро. Мы находимся в провинции Терамо. У нас всё хорошо. Передаю вам (?) сердечный привет. Твоя жена,
Лучия
Текст открытки написан не самым разборчивым почерком и с большим количеством орфографических и грамматических ошибок. С одной стороны, это может говорить о том, что автор не обладал идеальной грамотностью и вряд ли зарабатывал на жизнь интеллектуальным трудом. (В государстве, называемом с 1867 г. Австро-Венгрией, ещё во времена Марии Терезии в 1774 году было введено всеобщее обязательное начальное школьное образование. Благодаря австрийской школе все итальянцы умели читать и писать.) Автор родом из Мораро, небольшого села в регионе Фриули, где в начале 20 века преимущественно проживали крестьяне. С другой стороны, и тогда, и в наши дни в повседневной жизни бóльшая часть населения Мораро говорит на фриульском языке, чем также можно объяснить отличие текста открытки от норм итальянской орфографии.
Из содержания мы узнаём, что семья Пьетро смогла перебраться из родного Мораро, принадлежавшего в начале 20 века Австро-Венгрии (т.н. Австрийское Приморье/Österreichisches Küstenland) в провинцию Терамо Итальянского королевства (судя по почтовому штампу, в коммуну Монторио-аль-Вомано этой провинции), расположенную в самом центре Апеннинского полуострова. Произошло это за год до отправки открытки (19 ноября 1916 г.), т.е. в конце 1915 г.
К этому моменту Италия и Австро-Венгрия уже полгода находились в состоянии войны. Мораро практически с самого начала оказалось в эпицентре боевых действий и пострадало от артиллерийских обстрелов. Летом 1915 г. оно было занято итальянской армией, но долгое время продолжало оставаться в прифронтовой зоне, так как находилось всего в нескольких километрах от города Гориции и реки Изонцо, в районе которых в мае 1915 г. — декабре 1917 г. развернулось 12 кровопролитных сражений. Последнее из этих сражений (битва при Капоретто) закончилось для итальянской армии катастрофой. В результате совместного наступления войск Германии и Австро-Венгрии в октябре-ноябре 1917 г. итальянский фронт был прорван в нескольких местах, а итальянская армия была вынуждена отступить на некоторых участках на 70-110 км вглубь своей территории, потеряв при этом 10 тыс. убитыми, 30 тыс. ранеными и 256 тыс. пленными. Скорее всего члены семьи Пьетро были вынуждены в качестве беженцев переселиться в более безопасный регион Италии, которая была новой, но не чужой для них страной.
В это время муж Лучии находился за несколько тысяч километров от своей семьи, в одном из сёл Слободской волости Лебедянского уезда Тамбовской губернии в качестве военнопленного. К сожалению, нельзя со стопроцентной точностью определить название пункта назначения открытки, так как писавший человек вряд ли понимал кириллическое письмо и скорее всего просто копировал буквы по образцу, что получалось у него не всегда разборчиво. С большой долей вероятности можно утверждать, что это село Новый Копыл. (В соответствии с современным административно-территориальным делением РФ территория бывшей Слободской волости Лебедянского уезда Тамбовской губернии относится к Лебедянскому району Липецкой области. Село Новый Копыл, в прошлом называвшееся также селом Никольским, в настоящее время является деревней Новый Копыл в составе Слободского сельсовета данного района.)
Нам неизвестно, смог ли почтальон разобрать название села и достигло ли письмо адресата, тем более, в отличие от второй открытки на этой есть только один, итальянский, цензурный штемпель и отсутствует российский. Известно, что Российской империи в годы Первой мировой войны вся входящая и исходящая корреспонденция для военнопленных просматривалась в соответствии с «Временным положением о военной цензуре» (1914 г.), запрещавшем распространение по почте любых новостей, которые могли нанести вред безопасности страны. Зачастую почта не доходила просто из-за того, что цензура не справлялась с потоком. Например, летом 1915 года из 70000 писем, поступавших ежедневно из лагерей для военнопленных Австрии и Германии, цензуре получалось контролировать только 50000, остальные 20000 просто складировались. Были постоянные задержки в отправке почты. Согласно Эльзе Брэндстрём, делегату шведского Красного Креста, в декабре 1915 г. отправки ожидал 1 миллион открыток. Почта лежала месяцами, и в Петрограде огромное количество писем сжигалось. Кроме того, зачастую просто не хватало цензоров, знавших иностранные языки. Хуже всего обстояло дело с венгерским языком, так как в цензурном комитете долгое время был только 1 человек, знавший его.
Однако, мы точно знаем, что письмо самого Пьетро из плена дошло до его родственников, так как наша открытка является ответом на него. В своём письме он вероятно и указал своё местонахождение и имя человека, через которого почта должна была попадать к нему. Мы можем прочесть под адресом в правой части открытки, что это некий Монашков Степан Григорьевич. Вероятнее всего так звали работодателя, у которого Пьетро трудился, находясь в плену.
В армию Австро-Венгрии после начала Первой мировой войны было зачислено более 100 тысяч итальянцев: 55 тысяч уроженцев области Трентино и 50 тысяч выходцев из Австрийского Приморья. В основном воинские подразделения, в которых они несли службу, сражались в Галиции: итальянцы участвовали в кровопролитном Городокском сражении, в обороне важнейшей крепости Перемышля и в других битвах. Вместе со всей австрийской армией итальянцы понесли тяжёлые потери: за пять месяцев войны Австро-Венгрия потеряла убитыми, ранеными и пленными 1268 тыс. чел — почти половину довоенного контингента солдат и 2/3 кадровых офицеров, из них 400 тыс. в Галицийской битве и почти 140 тыс. чел. при осаде и сдаче Перемышля. Одних только уроженцев Трентино в Галиции погибло 10,5 тыс. чел. В Российской империи оказалось до 30 тыс. пленных итальянцев.
Несмотря на то, что в начале войны многие австро-венгерские итальянцы выразили солидарность с остальным населением Габсбургской монархии и были готовы сражаться за своего императора, уже очень скоро, столкнувшись с реалиями войны и ужасающим кровопролитием, для многих из них плен стал единственной возможностью остаться в живых. Кроме того, отношение к военнослужащим итальянского происхождения в австрийской армии было, мягко говоря, настороженным и прохладным в связи с тем, что Италия, находясь в военном союзе с Германией и Австро-Венгрией (Тройственный союз), отказалась вступать в войну на их стороне. 24 мая 1915 г., после обещаний стран Антанты по итогам войны отдать Италии территории, входившие в состав Османской и Австро-Венгерской империй (в т.ч. и т.н. «terre irredente» (неосвобождённые земли) — населённые итальянцами Триест и Трентино), страна и вовсе объявила войну Центральным Державам. После этого отношение к лицам итальянской национальности в Габсбургской монархии ухудшилось вплоть до открытой ненависти. В Австро-Венгрии фактически был введён запрет на итальянский язык, 5700 итальянцев были признаны властями политически неблагонадёжными, переселены из Трентино и Приморья и заключены в лагерях, самым крупным из которых был лагерь Катценау в окрестностях города Линц.
Галицийская катастрофа и потери на фронте, репрессии и запреты на родине, интернирование семей — всё это заставило многих итальянцев пересмотреть свою лояльность к Габсбургам. Как вспоминал Эутимио Гутеррер, фермер из Грумеса (Трентино), призванный в австро-венгерскую армию:
«Самыми добрыми словами обращёнными к нам были „Итальянская свинья!“ Именно после этого мы поклялись отомстить немцам» [Francescotti R. Eutimio Gutterer nella Grande Guerra // Archivio trentino di storia contemporanea. XL (nuova serie), 1991, 2. P. 37].
В Российской империи поначалу не было места компактного размещения итальянских военнопленных. В соответствии с вышеупомянутой логикой деления всех военнопленных, в зависимости от национальности, на «хороших» и «плохих» их старались разместить на территории губерний европейской России. Много их было в Кирсановском, Дарницком, Полтавском, Тамбовском, Усманском, Шацком, Егорьевском и Орловском лагерях. Однако по всей стране уже в сентябре 1915 года действовало около 300 лагерей для военнопленных и теоретически итальянцы могли попасть в любой из них. Так, в 1914-1915 гг. сборными пунктами для итальянцев были Омский и Тюменский лагеря, немало их (655 чел. в ноябре 1915 г.) находилось в различных населённых пунктах в Туркестане.
После вступления Италии в Первую мировую войну итальянское правительство приняло предложение российского императора Николая II, переданное ранее по дипломатическим каналам, о готовности освободить всех итальянских военнопленных и отправить их в Италию (до этого момента итальянское правительство не принимало этого предложения, опасаясь осложнения отношений со всё ещё союзной Австро-Венгрией). По настоянию итальянского правительства, которое относилась с подозрением к бывшим подданным Габсбургской монархии, условием репатриации была готовность пленных сразу по прибытии вступить в итальянскую королевскую армию и отправиться на фронт сражаться против бывших соотечественников.
Для того, чтобы собрать в одном месте всех желающих принять данное предложение, начиная с сентября 1915 г. итальянцев стали свозить в город Кирсанов Тамбовской губернии. При этом военнопленных других национальностей перенаправляли оттуда в другие лагеря. Вскоре в Кирсанов стали отправлять всех итальянцев, независимо от их политической лояльности и готовности воевать за Италию.
К сентябрю 1915 г. в городе было сосредоточено 6194 солдата и 120 офицеров, но из них только 1833 солдата и 48 офицеров приняли предложение итальянского правительства о репатриации. Связано это было не только с нежеланием возвращаться на фронт и воевать против бывших соотечественников, но также и с тем, что в Австро-Венгрии изменникам грозила смертная казнь через повешение, а их родственникам — конфискация имущества.
Между тем, число заключённых в лагере росло, условия их жизни стремительно ухудшались. В январе 1916 года в Кирсанове было размещено уже 10486 нижних чинов и 61 офицер. Зима 1915-16 гг. оказалась самым тяжёлым периодом для заключённых. Вот как описывает условия жизни в Кирсановском лагере в этот период военнопленный Сильвио Вьеццолли из Триеста:
«Мы постоянно лежим штабелями в наших бараках на дощатых полках в 1, 2 и 3 яруса, похожих на огромные книжные шкафы. Посреди страшного зловония проходит жизнь тех, кто на самом нижнем ярусе. Нас выводят, вооружённых котелком и ложкой, торчащей из ботинка или из ботфорт, только строем и под конвоем солдата, который орёт во всю глотку «по четыре!» и «налево-направо!», если мы встречаем каких-либо офицеров по пути в большой прогулочный двор, где была общая кухня.
Есть приходилось всю зиму всегда на улице, стоя на ногах под снегом и под дождём в компании многочисленных свиней, разгуливавших по двору, которые путались под ногами и иногда пробовали забраться столы из грубых досок, куда главный по каждому десятку ставил котёл с баландой на 10 человек. Эти бестии принадлежали синьору войсковому начальнику, военному командиру Кирсанова» [Viezzoli S. Prigionia in Russia. Trieste: Riva. P. 39].
Рисунок Якоба Дугара, военнопленного из Триеста, изображающий церковь в Коканде (Туркестан), приспособленную для размещения военнопленных. (Фото из книги М. Росси «I prigionieri dello zar: soldati italiani dell’esercito austro-ungarico nei lager della Russia (1914-1918)»)
Однако не всё было так уж и плохо. У заключённых находилось время и для творчества, и для веселья. Вот как вспоминает о пребывании в лагере в Кирсанове военнопленный Эудженио Лауренти:«В конце января 1916 года пришёл приказ отправиться в Кирсанов, и после однодневной остановки в Тамбове мы прибыли в этот город. Здесь находились другие итальянцы, размещённые в разных локациях, таких как кинотеатры, бары, театры, тюрьмы и почтовые отделения, в одном из которых оказались и мы. В Кирсанове в помещениях тюрем, где проживали военнопленные офицеры и прочие узники, музыкант триестинец Галлович собрал весьма многочисленный оркестр. К нему присоединился хор и пара Пульчинелл (Пульчинелла — персонаж итальянской комедии дель арте. Наряду с Арлекино является самой популярной из масок. Весельчак, разговаривающий, как правило, высоким пронзительным голосом. Рассыпает остроты, часто весьма непристойные. — прим. Е.С.), и этот оркестр давал представления в казармах с русскими солдатами. Альчиде Гаццурелли (итальянский консул в Москве — прим. Е.С.) часто приезжал в Кирсанов, привозя посылки с одеждой, музыкальными инструментами, газетами и итальянские песенки, которые певец-тенор Дель Боско из Фиуме (город в Хорватии на побережье Адриатического моря, совр. назв. Риека — прим. Е.С.) мастерски исполнял. Пару Пульчинелл составляли чертёжник Самбо и вагоновожатый Новач, оба из Триеста. Самбо, одетый балериной имел настолько неподражаемое сопрано, что русские, будучи не в силах понять, что оно может исходить от мужчины, говорили: «чёртовы итальянцы! Как же они смогли провести сюда женщину?»» [Воспоминания Э. Лауренти взяты из книги Rossi M. I prigionieri dello zar: soldati italiani dell’esercito austro-ungarico nei lager della Russia (1914-1918). Milano: Mursia, 1997. P. 153].
В лагере заключённые, без ведома лагерной администрации, печатали итальянскую газету «Наша вера». Статьи в ней были как политические, так и художественные, в основном патриотической направленности, а девизом были слова «Не расстраивайся, я пройду испытание». Художник Марчелло Сафтиг в ответ на это в качестве шутки выпустил журнальчик «Наш голод» с пародийным девизом «Не расстраивайся, что мы съедим ещё и ворон», эмблемой которого была вошь.
Почти ежедневно по вечерам пленным вслух зачитывали информационный бюллетень на базе переводов из русских газет, в основном из «Русского слова», с новостями о жизни в Кирсанове и о ситуации фронтах.
Существовал даже небольшой любительский театр, который последовательно представил несколько сатирических композиций. Так, скульптор Эрмете Бонапаче и Сильвио Вьеццоли поставили пародию на «Божественную комедию» Данте, обыграв в стихах свои собственные злоключения в плену. Кирсановский лагерь был представлен в качестве чистилища, проходя через него военнопленные должны были выстрадать свою национальную идентичность и восприятие Италии как новой Родины.
Почти все заключенные пытались заработать хоть немного денег, чтобы купить самое необходимое: сигареты, швейные принадлежности, чернила и прочее. Многим такая возможность предоставлялась: военнопленные по всей России трудились на промышленных предприятиях и в частных крестьянских хозяйствах. Тех, кто осваивал русский язык (в основном, лиц славянского происхождения, которым это было проще) брали даже в почтовые отделения, в том числе и для работы с корреспонденцией и посылками для русских пленных в Австро-Венгрию. А трентинец Перфетто Ферра даже устроился в Кирсанове вахтёром в городской суд.
По воспоминаниям Адриано Оливы в лагерь в городе Шацк, где также содержались многие итальянцы, приезжали крупные землевладельцы, которые брали к себе работников из военнопленных группами по 2 или 3 человека:
«Они брали нас в деревню, чтобы сделать какую-нибудь тяжёлую работу, относясь к нам всегда сердечно и с уважением, которого я желаю всем. Я с самого начала работал крестьянином у богатой вдовы, которая со мной обращалась очень хорошо. Для неё я пахал, грёб, работал обычным грузчиком» [Воспоминания А. Оливы взяты из книги Rossi M. I prigionieri dello zar: soldati italiani dell’esercito austro-ungarico nei lager della Russia (1914-1918). Milano: Mursia, 1997. P. 155].
Большинство заключённых в Кирсанове также трудились на полевых работах по всему уезду. Работа в частных хозяйствах помимо хоть какого-то заработка давала возможность улучшить и разнообразить скудный лагерный рацион. Например, тем, кто ухаживал со скотом, часто доставались потроха животных.
Некоторым заключённым везло больше остальных, как, например, уже знакомому нам Эудженио Лауренти. Он был принят на работу к богатой тамбовской помещице, княгине Марии Константиновне Рейтерн. Она была очень прогрессивной для своего времени женщиной, обожала верховую езду и вместе с тем стала одной из первых автоледи Российской империи. Помимо прочей недвижимости Мария Рейтерн владела огромным имением в Кирсановском уезде в селе Ира площадью более 5000 га (включая лесные угодья):
«В марте в казарменной канцелярии появился управляющий поместьем Ира княгини Оболенской, расположенного примерно в 12 верстах от Кирсанова. Ему было поручено отобрать 150 военнопленных по соглашению с послом Италии Карлотти и вдовой князя Оболенского (Э. Лауренти несколько ошибается, называя Марию Константиновну «вдовой князя Оболенского», так как на момент смерти П.С. Оболенского-Нелединского-Мелецкого в 1913 г. они уже 16 лет как были в разводе. В 1912 г. умер её второй муж генерал-майор А.М. Рейтерн. — прим. Е.С.) для необходимых работ в поместье, одном из самых больших из 9, которыми владела княгиня. Выбирались люди с подходящими навыками, то есть крестьяне, плотники, маляры и переводчик. […] Я был отправлен на покраску саней и карет и в качестве помощника жестянщика, который занимался обоими ремёслами. […]
Однажды, управляющий имением, довольный работой, которую я сделал для него в его комнате, сказал мне, что княгине нужен был итальянец для отделочных работ. Отправившись в господский дом, я был несказанно удивлён, обнаружив, что помимо княгини, её дочери и двух компаньонок, также и почти весь обслуживающий персонал говорил по-итальянски. […]
Княгиня приветливо встретила меня и показала камин в обеденном зале, обшитый материей, весьма полинявшей, которую необходимо было заменить. […] Княгиня интересовалась моей семьёй, помогала мне, улёгшись на пол, и предлагала венгерские сигареты, которыми, по её словам, её хорошо снабжали, приговаривая: “Евгений, кури, кури“.
Закончив работу с камином, также было необходимо поправить различную мебель, двери, рамы и т.д. По окончании этих работ княгиня спросила: «Евгений, вы могли бы помогать камердинеру?» — поляку 40 лет, служившему в доме. Я ответил, что 15 лет прослужил камердинером на пароходе компании „Ллойд Аустриако“. Услышав это, она рассказала про брата-дипломата, о том, что он всегда совершал поездки в Италию на теплоходах “Ллойд Аустриако“, чем и объясняется знание всей прислугой из 20 человек итальянского языка. Предложив ещё раз покурить, она сказала следующие слова: „Евгений, пойдите возьмите свою рабочую одежду и поступайте к нам на службу“» [Воспоминания Э. Лауренти взяты из книги Rossi M. I prigionieri dello zar: soldati italiani dell’esercito austro-ungarico nei lager della Russia (1914-1918). Milano: Mursia, 1997. P. 153-154].
Мария Константиновна Рейтерн (урожд. Нарышкина, по первому мужу Оболенская).
(Фото из открытых источников)
Несмотря на сравнительно свободные условия содержания военнопленных в Кирсановском лагере, хорошее отношение со стороны местных жителей и оказываемую помощь, в т.ч. медицинскую (при лагере был организован госпиталь), несколько десятков военнопленных умерли в заключении. Они были похоронены на отдельном участке городского кладбища, где позднее также хоронили немцев, венгров, французов (эльзасцев) и прочих, воевавших во Второй мировой войне на стороне Третьего Рейха и умерших в советском плену. В июле 1916 г. заключённый Эрмете Бонапаче, скульптор из Трентино, установил на кладбище монумент в форме большого бетонного креста с головой Спасителя, на котором была надпись «В память об ирредентистах, умерших в ожидании увидеть родину, свободную от чужеземца», который сохранился до наших дней.
Открытие памятника умершим итальянцам на кладбище военнопленных в Кирсанове. 1915 г. (Фото взято с сайта Кирсановского краеведческого музея)
Мы не знаем, как сложилась судьба героя нашей открытки, прошёл ли он через Кирсановский лагерь или находился в другом месте заключения. В связи с тем, что лагерь оказался переполнен, а пленные итальянцы всё продолжали прибывать, многих отсылали в другие города, находившиеся в относительной близости. Около 1410 человек было отправлено в Орлов (Вятской губ.). В Тамбовской губернии помимо Кирсанова многих пленных итальянцев размещали в Тамбове, Шацке, Усмани и Лебедяни. Вполне возможно, что Пьетро Баттистин именно так попал в Лебедянский уезд, где и встретился с Монашковым Степаном Григорьевичем.
Чешские пленные
Автор нашей второй открытки — богемец Т.К. Вайнер. Точного имени мы, к сожалению, не знаем, потому что он предпочел подписать открытку инициалами. Эта открытка полна небольших деталей, проливающих свет как на биографию пана Вайнера, так и на особенности почтовой коммуникации пленных на поздних этапах Первой мировой войны.
Drahá manželka a drahé dítě!
Přijměte od vašeho tatínka od srdce pozdrav a v duchu tisiceré polibení.
Vědomost vám dávám, že jsem zdrav, co tež doufám ve vás. Vzpomínám na vas ve dne i noci. Jak se vam daŕí. Ale doufám, že dá Bůh a bude tomu brzy konec, a my po dlouhém odloučení se šťastné hledame. Už půl roka mila ženuśka nemám od vás řadné zprávy. Což mě nejvíce trapí. Proto vás ještě jednou zdraví a líbá váš věrný tatík. Též pozdravuj ode mě tatinka, bratře a sestry a všechny přátelé a známý. Též pozdrav od Aloise a p. Šantory.
Na shledanou, se těší váš T. K. Vainer.
Перевод:
Дорогая жена и дорогие дети!
Примите от вашего папы привет от самого сердца, мысленно посылаю вам тысячу поцелуев.
Передаю вам, что я здоров, надеюсь и вы здоровы. Вспоминаю о вас денно и нощно. Как у вас дела? Я надеюсь, что скоро это закончится и мы после долгого расставания вновь увидимся. Уже полгода от вас, милая моя жена, не получаю никаких новостей. Что меня и мучает больше всего. Поэтому еще раз вас приветствует и целует ваш верный отец. Также передай от меня привет отцу, брату, сестре, всем друзьям и знакомым. Также передаю привет от Алоиса и пана Шанторы.
До свидания, с нетерпением жду ответа ваш Т.К. Вайнер. (Мы очень благодарны Матвею Макаревичу за помощь в расшифровке и переводе.)
Откуда писал Вайнер, с абсолютной уверенностью сказать нельзя, так как на открытке нет ни штемпелей, ни адреса отправителя. Единственная точная географическая привязка — это штемпель военного цензора, поставленный в Дарницком лагере для военнопленных. Вокруг железнодорожной станции Дарница вблизи Киева (На сегодняшний день Дарница, расположенная на левом берегу Днепра, является частью города Киев. — прим. Д.Ж.) с лета 1915 располагался крупнейший пересыльный лагерь. Большинство военнопленных с Юго-западного фронта поступали туда, а затем переправлялись в другие лагеря. Каких-то пленных оставляли в Дарнице, и уже в 1915 г. чехи составляли там большинство. Вполне возможно, что среди них оказался и Т.К. Вайнер. С другой стороны, не исключено, что Т.К. Вайнер находился в другом лагере в относительной близости от Киева (чешских военнопленных, как правило, размещали в центральных губерниях страны), откуда его открытку передали в Дарницу для цензурной проверки, после которой отправили по адресу назначения.
В открытке, написанной 8 апреля 1917 года, Вайнер отмечает, что уже полгода не получал вестей от родных. Следовательно, в плен он попал скорее всего не позже сентября 1916 года. В июне-сентября 1916 войска Юго-Западного фронта под командованием А.А. Брусилова провели знаменитое наступление, вошедшее в историю как Брусиловский прорыв. В результате этой операции в плен попали 400.000 солдат австро-венгерской армии. Весьма вероятно, что и автор открытки был в их числе.
Апрель 1917 года был отмечен острым политическим кризисом, связанным со взглядами новых российских властей в отношении войны. После Февральской революции Временное правительство заверило союзников по Антанте в том, что Россия продолжит выполнять все союзнические обязательства и доведет войну до победного конца и 18 апреля министр иностранных дел П.И. Милюков еще раз подтвердил эту позицию в обращении к союзникам («Нота Милюкова»). Резкая провоенная риторика вызвала недовольство в массах солдат и рабочих, уставших от тягот войны и ждавших хотя бы каких-то намеков на мир. Последовавшие антиправительственные демонстрации требовали отставки Временного правительства и возлагали надежды на социалистический Петроградский Совет — альтернативный центр власти, сложившейся в системе Двоевластия после Февральской революции. В результате апрельского кризиса военный министр и министр иностранных дел подали в отставку, а в правительство были введены министры из социалистических партий, которые ставили больший акцент на будущем мире «без аннексий и контрибуций». Тем не менее, к практическим изменениям на фронте это не привело. Россия продолжила активно вести войну, и в июне 1917 организовала последнее крупное наступление, которое не привело к значительным военным результатам.
Знал ли Т.К. Вайнер о политических баталиях, разрывавших в тот месяц Петроград? Получали ли чешские пленные в Дарнице, подобно их итальянским товарищам в Кирсанове, ежедневные информационные сводки о ситуации на фронте и в стране и если да, то упоминался ли в них правительственный кризис? Успел ли Т.К. Вайнер за месяцы в плену разобраться в особенностях позиций различных партий по войне и понять, кто выступает за приближение мира, после которого он мог бы вернуться домой? Сложно сказать. После февраля 1917 года политика в отношении пленных существенно не поменялась. Временное правительство заявило, что обретенные в ходе революции права и свободы не распространяются на военнопленных. Условия их содержания оставались прежними, и военнопленные могли лишь смутно надеяться на какие-то позитивные изменения, которые привели бы к окончанию войны.
Скорее всего Т.К. Вайнер находился в плену вместе со своими земляками. В открытке он передает привет от Алоиса и пана Шанторы, которые вероятно были знакомыми семьи. Уроженцы одной местности часто служили вместе. Так вышло и в случае Алоиса, пана Шанторы и автора открытки. Можно предположить, что они были соседями, были призваны в один полк и затем оказались в заключении.
О Дарницком лагере, где возможно находился Т.К. Вайнер, остались воспоминания словацкого пленного Йозефа Лабуды, который пребывал там одновременно с нашим героем (осень 1915-весна 1917). Осенью-зимой 1915 лагерь был переполнен, вновь прибывавшие пленные страдали от холода и болезней. К весне 1916 г. ситуация в Дарнице несколько улучшилась. Количество пленных стало меньше, так как многих перевели в другие лагеря. Условия содержания были терпимыми. Пленным даже позволили выходить из лагеря и устраиваться на работу как обычным гражданам. Йозеф Лабуда вместе с еще некоторыми пленными устроился в типографию, где получал неплохую зарплату в 30-35 рублей, на которую мог себе позволить снимать частную квартиру. Такое лояльное отношение он объяснял тем, что российские власти «пытались задобрить часть пленных чехов и словаков и привлечь их на свою сторону». Правда, не всем пленным так везло. У другого словацкого солдата, Антона Куглера, Дарницкий лагерь оставил самые тяжелые впечатления. Работу в городе ему найти не удалось, и он был отослан в Тульскую губернию на строительство железной дороги. Там условия труда были намного менее комфортные, чем у типографского работника в Киеве. Словами солдата Швейка Карел Ванек также дал нелестную характеристику Дарницкому лагерю, отметив, что «тот, кто пробыл день в Дарнице, становился ярым антимилитаристом до самой смерти». Неизвестно, в каком положении находился Т.К. Вайнер, насколько тяжело давалась ему жизнь в лагере и смог ли они найти себе занятие вне лагеря. Во всяком случае, у него, как и других чехословацких военнопленных, была такая возможность.
Открытка Т. К. Вайнера дает понять, как было устроено общение военнопленных с внешним миром. Примечательно, что связь с домом существовала в принципе. У пленных была возможность в условиях продолжающейся войны послать весточку на родину, которая будет доставлена даже через линию фронта. При этом, коммуникация должна была вестись в строгих рамках. Как следует из напечатанных примечаний, военнопленные могли писать свои послания только на специальных почтовых карточках и только в открытом виде, письмо в конверте послать было уже нельзя. Корреспонденция военнопленных проходила через двойную цензуру. На открытке мы видим два штемпеля: один от российского военного цензора, другой от австрийского. В открытке Т. К. Вайнера цензоры не нашли ничего предосудительного и разрешили доставить ее до адресата.
Любопытно, что российские власти стремились контролировать выбор языка коммуникации. Мы помним, что состав австро-венгерских пленных был очень многонациональным, и, как мы упомянули ранее, не удавалось найти достаточное количество цензоров по каждому языку, на котором говорило население Габсбургской монархии. Для удобства проверки выбор языков ограничили до русского, немецкого (базового языка австро-венгерской армии) и французского (главного международного языка той эпохи). Формально у пленных был выбор только из этих трех языков. На практике же, как мы видим, эти требования могли не соблюдаться. Т.К. Вайнер проигнорировал предписание на открытке и вместо одного из трех разрешенных языков написал свое послание на чешском. Судя по всему, за месяцы в плену Т.К. Вайнер успел освоить азы русской грамоты. Об этом свидетельствует написанный на русском языке, хоть и с небольшими ошибками, адрес получателя. Даже если он не умел достаточно хорошо читать по-русски, ему могли бы указать на нарушение при проверке открытки. Но раз цензор разрешил отправку, то этим правилом могли пренебрегать. В таком случае возникает вопрос о качестве цензуры. Кажется маловероятным, что проверяющий с российской стороны знал чешский, так что скорее всего он просто поставил штемпель с одобрением, не сильно вникая в содержание. Известно, что чехословацкие военнопленные выполняли в лагере различные работы, и теоретически кто-то мог помогать цензору с переводом. Можно задаться вопросом, как это было организовано и насколько реально было осуществлять такие переводы при обработке потока открыток военнопленных. Как мы упоминали в связи с итальянской открыткой, часто цензоры просто не справлялись с обработкой корреспонденции, и открытки оставались неотправленными.
Наконец, интересны различия в русском и чешском/немецком написании страны адресата. По-русски автор указал Австрию, тогда как по-чешски и по-немецки в адресе записаны Чехия и Богемия. Вероятно, для русской почтовой службы достаточно было в самом общем виде обозначить страну назначения. На территории же «Австрии» уже было важно уточнить конкретный регион и записать его название на двух самых распространенных там языках.
Последний важный аспект, связанный с чешскими пленными — это их участие в войне на стороне России. Уже в августе 1914 года в составе российской армии была сформирована Чешская дружина, куда могли вступить чехи и словаки, проживавшие на территории Российской империи. С 1915 года в дружину разрешили принимать пленных. Количество желавших перейти на сторону Антанты было настолько большим, что к середине 1917 года существовала уже отдельная чешская дивизия. Похожие чехословацкие соединения формировались также в других странах Антанты, куда попадали пленные из Австро-Венгрии. Такие полки воспринимали как прообраз армии будущей Чехословакии после ее освобождения от австрийского владычества. В России в организации этой армии активно участвовал прибывший из Франции лидер чехословацкого национального движения Томаш Масарик, впоследствии первый президент независимой Чехословакии. В ходе летнего наступления русской армии 1917 года чехословацкие полки сыграли решающую роль в битве у Зборова, где были разбиты австро-венгерские части. В этом сражении чехи воевали с обеих сторон и среди участников двое впоследствии стали ведущими политиками в социалистической Чехословакии. Климент Готвальд (президент с 1948 по 1953 гг.) воевал в австро-венгерской армии, а Людвиг Свобода (президент с 1968 по 1975 гг.) — в чехословацкой бригаде на стороне Российской империи.
В то же время далеко не все военнопленные в Дарницком лагере вдохновлялись идеей вступить в ряды чехословацких легионов. Например, словак Антон Куглер с сарказмом вспоминал о попытках привлечь чехословацких пленных к войне в составе российской армии.
«Все три недели, пока я находился там [в Дарницком лагере — прим. автора], эти «герои» и «патриоты» отравляли наше сознание и призывали нас вступить в легионы для борьбы против немцев за русского царя и тем самым выполнить свой «патриотический долг». При этом они обещали нам прямо-таки молочные реки и кисельные берега. Но каждый из нас уже был по горло сыт войной, хотя нашлись и такие, кто клюнул на удочку этих авантюристов» (Куглер А. Я прошел русскую школу // Былые походы. Москва, 1961. C.172).
Еще более язвительно описывал старания агитаторов в своем романе Карел Ванек:
«Офицер, назвавшийся чехом и австрийским офицером, сообщил, что в России сейчас есть чешская дружина, которая воюет против Австрии в рядах русской армии, что необходимо взяться за оружие и идти на Вену и Берлин, вызвал давно ушедшие тени Яна Гуса и Жижки и не забыл о «белых костях» таборитов, павших у Липан и на Белой Горе.
— Солдаты, братья! — кричал он. — Родина в опасности, у родины петля на шее, каждый из нас должен быть как кремень, сегодня говорят пушки!
<…>
— Мы все одна семья. Что же, разве вы не чувствуете в своих жилах славянскую кровь?
<…>
— В самом деле — никто не хочет вступить в войска? Неужели вы не бравые чехи?
Отвечала ему абсолютная тишина. Офицер со штатским в сопровождении русского прапорщика, усиленно за ним ухаживавшего, уже уходили.
— Брат Вашек, — говорил штатский, обращаясь к офицеру, — ты не должен был мне мешать агитировать по-своему. Я бы обещал им кнедлики, свинину с капустой, гуляш, пиво; ты бы мог навербовать здесь целый батальон». (Ванек К. Приключения бравого солдата Швейка в русском плену)
Тем не менее, несмотря на скепсис среди части военнопленных, чехословацкий корпус непрерывно рос и к осени 1917 г. достиг 50 тысяч солдат. После Октябрьской революции 1917 года им суждено было сыграть судьбоносную роль в истории Гражданской войны в России. Руководство Корпуса не признало власть большевиков и формально чехословацкие соединения в России стали подчиняться французскому командованию. Изначально Корпус выбрал позицию нейтралитета и не вмешивался в драматические события конца 1917— начала 1918 г. Главной задачей было эвакуировать корпус из России в Европу. Сделать это можно было только через порты Дальнего Востока, так как сухопутный маршрут контролировался враждебными армиями, а морской путь через Мурманск или Архангельск считался небезопасным из-за угрозы немецких подлодок. Большевики согласовали маршрут до Владивостока, и в апреле 1918 части Чехословацкого корпуса растянулись по Транссибирской магистрали. В это же время из сибирских лагерей в обратную сторону ехали эшелоны с австрийскими, немецкими и венгерскими пленными, которых Центральные державы требовали как можно скорее вернуть домой после заключения мира в Брест-Литовске в марте 1918 г. Между чехословаками и пленными постоянно возникали конфликты, в том числе на почве межнациональных противоречий между народами доживавшей свои последние месяцы Австро-Венгерской империи. Во многом под давлением германских властей большевики предпринимали попытки разоружить корпус, что вызывало сильное недовольство. Чехословаки опасались возможной выдачи немецким властям и в определенный момент отказались подчиняться большевикам и оказали успешное сопротивление. В мае 1918 году они взяли под контроль все основные города вдоль Транссибирской магистрали (Екатеринбург, Самара, Омск и др.), где стали образовываться «белые», антибольшевистские органы власти, такие как КОМУч (Комитет членов Учредительного собрания) в Самаре и Временное Всероссийское правительство в Омске. Таким образом восстание Чехословацкого корпуса фактически послужило толчком для Гражданской войны.
Т. К. Вайнер, по всей видимости, не проявлял интереса к участию в войне на стороне Антанты. Месяцы, которые он провел в заключении до написания открытки (осень 1916 г. — весна 1917 г.) были временем бурного роста чехословацких воинских соединений в России. Тем не менее, послание он пишет как военнопленный, а не как военнослужащий, то есть, по крайней мере, по состоянию на апрель 1917 г., идея присоединиться к армии будущей свободной Чехословакии не вызвала у него энтузиазм. Как мы видели, в своем недоверии к агитаторам от чехословацких легионов Вайнер был не одинок.
Путь на родину
Как сложилась жизнь двух наших героев дальше? Оказался ли Т. К. Вайнер в какой-то момент среди чехословацких легионеров, следовавших во Владивосток? Сумел ли он вернуться в родную Хотовенку? Добрался ли итальянец Пьетро домой и увидел ли снова свою жену Лучию? Этого мы никогда не узнаем. Мы можем лишь в общем взглянуть на судьбы австро-венгерских военнопленных после окончания войны и предположить, что Т. К. Вайнер и Пьетро Баттистин также шли по одному из этих больших путей.
В отличие от Временного правительства Совет Народных Комиссаров — главный руководящий орган новой Советской республики — сразу объявил о необходимости скорейшего завершения войны. 2 декабря 1917 года в Бресте было заключено перемирие, а 3 марта 1918 там же был подписан знаменитый сепаратный мир с Центральными державами.
После Революции контроль над военнопленными был ослаблен, многие лагеря перестали охранять, и бывшие солдаты австро-венгерской армии устремились домой. За месяцы до заключения Брестского мира десятки тысяч пленных смогли окольными путями добраться до Петрограда и северо-западных губерний и оттуда перебраться в Европу через Скандинавию или Прибалтику. Проще всего воспользоваться этим путем было пленным из Европейской части России.
В ходе наступления, предшествующего подписанию Брестского мира, австро-германские войска заняли Киев и украинские губернии, где, как мы знаем, содержалась большая часть пленных из Австро-Венгрии. Лагерь в Дарнице был переоборудован под сборный пункт для возвращавшихся домой пленных. Всего за 1918 год через Украину выехало приблизительно 600.000 пленных. Среди них мог быть и Т. К. Вайнер.
Намного сложнее добраться до дома было пленным из сибирских и туркестанских лагерей, которые оказались втянуты в перипетии Гражданской войны. Антибольшевистские правительства в Сибири не признали Брестский мир и продолжали обращаться с пленными по дореволюционным законам, отправляя их обратно в лагеря под охрану. Пленные, оказавшиеся на «красных» территориях имели большую свободу перемещения, но часто у них не было возможность далеко уехать из-за бушевавших вокруг боев.
Многие пленные стали непосредственными участниками военных действий. Как упоминалось выше, Чехословацкий корпус, состоявший из бывших пленных, оказал неоценимую помощь «белым» силам на начальном этапе Гражданской войны.
По тому же пути, что и чехословаки, через всю Россию из Кирсанова и из других лагерей в сторону Дальнего Востока в путь отправились более 2500 итальянцев. Их целью был китайский город Тяньцзин, в котором в первой пол. XX века была итальянская концессия. Там итальянским правительством был организован специальный лагерь для бывших военнопленных, в котором им предоставлялась возможность получить новое гражданство. Необходимым условием для этого было принесение воинской присяги «вновь обретённой родине» и вступление в ряды вооружённых сил Италии. Полагая, что это скорейший путь к репатриации, многие итальянцы приняли это предложение, однако на деле оказалось, что возвращать их в Италию никто не торопился.
С началом Гражданской войны в России итальянское правительство выразило поддержку белым армиям Юденича, Деникина и Колчака и чехословакам, поскольку разделяло страх всех правящих и индустриальных кругов Европы, США и Японии, что большевистская революция может выйти за пределы России. Из бывших военнопленных, присягнувших Италии в Тяньцзине, были сформированы т.н. «Чёрные батальоны», которые с августа 1918 г. были использованы итальянским правительством для интервенции в Россию совместно с другими странами Антанты. Итальянский контингент, усиленный позднее прибывшими из Италии 400 пехотинцами и артиллерийскими орудиями с гордым названием «Итальянский экспедиционный корпус на Дальнем Востоке» обеспечивал прикрытие тылов чехословацких войск, охрану отдельных участков Транссибирской магистрали и поддерживал общественный порядок в Красноярске и др. городах центральной Сибири. Когда в ноябре 1918 г. они узнали что война закончилась и что Тренто и Триест стали итальянскими, у многих наступило разочарование и осознание того, что в Тяньцзине их сделали итальянскими гражданами не чтобы вернуть на родину, где наконец-то наступил мир, а чтобы использовать их как можно дольше в России во внешнеполитических интересах Италии и Антанты. Уплыть в Италию им удалось только в феврале-апреле 1920 г. Большинство итальянских военнопленных столкнулись с ещё большими трудностями, при возвращении на родину. Так, более 15000 пленных итальянцев после окончания Первой мировой войны, по сути, оказались брошены на произвол судьбы и были вынуждены возвращаться из России домой через Австрию чуть ли не пешком.
Итальянские интервенты из бывших военнопленных в Красноярске в январе 1919 г. (Фото из книги А. Ди Микеле «Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену»)
Несмотря на то, что австро-венгерские военнопленные, в силу незнания языка и прочих причин, как правило, в полной мере не могли осознать революционные события, происходившие в России в 1917 г., почти каждый из них, кто не успел покинуть страну до начала Гражданской войны, был вынужден хотя бы номинально выбрать свою сторону в этом конфликте. И если «белыми» зачастую становились в надежде поскорее вернуться домой, то большевиков поддерживала та часть военнопленных, кто либо уже у себя на родине был взращен на социалистических идеалах, либо у кого они выкристаллизовались в ходе событий 1917 года. Зачастую именно страдания, перенесённые в плену, коррелировавшие с риторикой большевиков, убеждали военнопленных в правоте «красных». Особенно это касалось тех, кто был отправлен на работу на шахты и предприятия, потому что после Октябрьской революции советская власть приравняла их к обычным рабочим и повысила зарплату.
В результате, около 100.000 австро-венгерских военнопленных разных национальностей пополнили ряды Красной Армии. В мае 1918 года советское правительство учредило т.н. Центропленбеж — орган, ответственный за возвращение пленных на родину. На практике Центропленбеж не всегда способствовал репатриации, а наоборот стремился удержать пленных в России и устраивал в их среде социалистическую агитацию с целью привлечь побольше людей сражаться на стороне большевиков. Советские власти предоставили всем пленным российское гражданство, что еще больше должно было привязать их к новому пролетарскому государству. Среди воинов-интернационалистов оказались многие чехословаки, в том числе знакомый нам бывший заключенный Дарницкого лагеря Антон Куглер, вступивший в 1918 г. Вятский интернациональный отряд Красной армии и воевавший вплоть до осени 1920 г. . Впоследствии многие бывшие военнопленные принесли идеи о мировой революции в своих страны.
Один из самых известных примеров — это венгерский коммунист Бела Кун. За время пребывания в российском плену он стал убежденным сторонником большевиков, воевал в рядах Красной гвардии на разных фронтах Гражданской войны, а в ноябре 1918 г. возвратился в Венгрию, чтобы продолжить революционную борьбу на родине. Возглавив коммунистическую партию, Бела Куна в начале 1919 г. провозгласил Венгерскую Советскую Республику, которая просуществовала чуть более полугода и 1 августа 1919 года была ликвидирована в результате войны с Румынией. Бела Кун вернулся в Советскую Россию и был назначен членом Реввоенсовета Южного фронта. На этой должности он печально прославился как организатор «красного террора» в Крыму. В 1920-30-х годах Кун работал в Коминтерне и продвигал коммунистические идеи в странах Центральной Европы. Как многие старые коммунисты, он стал жертвой сталинских репрессий и в 1938 г. был расстрелян.
К концу 1921 года большая часть военнопленных покинула Россию. По возвращении домой бывшим военнопленным пришлось столкнуться с многочисленными трудностями. Кого-то, кто успел вернуться до окончания войны, вновь мобилизовывали и направляли на другие фронта. Так, например, типографа Йозефа Лабуду весной 1918 г. отправили воевать в Италию. Правда, по его словам, толку от него там было немного и в основном он занимался коммунистической агитацией среди своих сослуживцев. В ноябре 1918 года Австро-Венгерская империя распалась, и на ее месте возникли новые национальные государства. Куда бы ни возвращались бывшие солдаты императорской армии, везде их ждали похожие проблемы: экономический кризис, политическая нестабильность и иные издержки послевоенного и постреволюционного времени. Не все смогли найти себе место в новой жизни.
Именно по этой причине среди прошедших через русский плен по возвращении в Италию оказалось много тех, кто был заведомо разочарован в итальянском правительстве и вскоре оказался подвержен фашистской риторике Муссолини, который активно спекулировал на теме «изуродованной победы» и играл на чувствах ветеранов Первой мировой, заявляя, что то, что могло дать итальянское правительство послевоенного времени было несоизмеримо с той ценой, которую итальянцы заплатили за победу в войне. Многие бывшие военнопленные, считавшие себя брошенными итальянским правительством на произвол судьбы и незаслуженно пострадавшими от несправедливости действующих властей, вступали в ряды чернорубашечников. Особенно много фашистов было среди тех, кто прошёл через кирсановский лагерь, где особенно популярны были ирредентистские (Ирредентизм — националистическое движение в Италии в конце XIX — начале XX века, направленное на присоединение к Италии приграничных территорий Австро-Венгрии с итальянским населением (т.н. Italia Irredenta — «невызволенная (из австрийской неволи) Италия») — Триеста, Трентино и др. — прим. Д.Ж.) и националистические идеи. Так, знакомый нам скульптор Эрмете Бонапаче (автор памятника погибшим товарищам на кладбище в Кирсанове) стал после войны итальянским националистом и управляющим фашистским профсоюзом художников.
Некоторые бывшие пленные принимали на первый взгляд парадоксальное решение вернуться в Россию. В 1920-е годы советская власть активно привлекала иностранных рабочих для участия в многочисленных строительных проектах для растущей экономики молодого социалистического государства. Жители Австрии, Чехословакии и Венгрии видели в таких предложениях шанс не только получить стабильную работу, но и потрудиться на благо страны-флагмана социализма, в идеалы которого многие искренне верили. Знание языка и реалий русской жизни, выученные за годы плена, значительно упрощали интеграцию. В итоге, среди иностранных специалистов, принимавших участие в стройках первой пятилетки (1929-1933), только австрийцев было 20%. Во второй половине 1930-х годов большинство таких иностранцев было либо выслано из страны, либо репрессировано.
Некоторые из бывших военнопленных, оставшихся на родине, достигли впечатляющих высот на политическом поприще, выступая в основном с социалистических позиций. Бела Кун, пусть и ненадолго, был руководителем Венгерской советской республики. Другой венгерский пленный, Имре Надь, прославился уже в 1950-е годы на посту председателя совета министров Венгрии, как сторонник демократических реформ и один из лидеров восстания 1956 г. В 1968-1975 гг. бывший Чехословацкий легионер Людвик Свобода занимал пост президента Чехословакии. Австриец Отто Бауэр, три года просидевший в сибирском лагере, после свержении монархии Габсбургов долгие годы возглавлял Социал-Демократическую Партию Австрии и в 1918-1919 гг. занимал пост министра иностранных дел. Наконец, Иосип Броз Тито, который после плена воевал в Гражданской войне на стороне большевиков, стал видным деятелем коммунистического движения Югославии, в ходе Второй Мировой войны возглавлял партизанское движение, и после войны являлся фактическим руководителем страны вплоть до своей смерти в 1980 г.
Т.К. Вайнер и Пьетро Баттистин не оставили такого яркого следа в истории, но мы верим, что даже крохотные свидетельства об их жизни — две короткие открытки — очень ценны. Ведь они позволяют нам не только что-то узнать о судьбах этих двух людей, но и на их основе вспомнить о миллионах австро-венгерских военнопленных, судьбы которых оказались тесно связаны с Россией.
Источники и литература
Источники:
- Ванек К. Приключения бравого солдата Швейка в русском плену. — Рига: Грамату Драугс, 1928. URL: https://militera.lib.ru/prose/foreign/vanek_k/01.html
- Куглер А. Я прошел русскую школу // Былые походы. Москва, 1961. С.170-182.
- Лабуда Й. Великая годовщина // Былые походы. Москва, 1961. С. 67-81.
- Viezzoli S. Prigionia in Russia. Trieste: Riva.
Литература:
- Scheer T. Die k.u.k. Regimentssprachen. Eine Institutionalisierung der Sprachenvielfalt in der Habsburgermonarchie (1867/8–1914) // Sprache, Gesellschaft und Nation in Ostmitteleuropa.Institutionalisierung und Alltagspraxis / hg. von K.-H. Ehlers u.a. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2014. S. 75-92.
- Ди Микеле А. Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену. Спб: Алетейя, 2022.
- Нахтигаль Р. Военнопленные в России в эпоху Первой Мировой войны // Quaestio Rossica. 2014. № 1. С. 142—156.
- Нахтігаль Р. Дарницький табір військовополонених під час Першої світової війни // Український історичний журнал. 2010. №2. С.103-116.
- Прайсман Л.Г. Чехословацкий корпус в России в 1918 // Вопросы истории. 2012. № 5. С. 75—103; № 6. С. 54—76.
- Талалай М.Г. Итальянские военнопленные: от Кирсанова до Кагана // Восток Свыше. 2024. № 2-3 (LXV). С. 85-91.
- Шевяков С.В. Действия итальянского правительства в отношении военнопленных итальянской национальности австро-венгерской армии в годы Первой мировой войны // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2024. Т. 29. № 3 (210). С. 857-868.
- Шевяков С.В. Кирсановское движение» военнопленных итальянской национальности австро-венгерской армии в годы Первой мировой войны // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2023. Т. 28. № 3 (204). С. 725-736.
- Шевяков С.В. Особенности содержания военнопленных итальянской национальности австро-венгерской армии в лагере города Кирсанов Тамбовской губернии в годы Первой мировой войны // Bulletin Social-Economic and Humanitarian Research. 2025. № 26 (28). С. 36-44.
- Belezza S. Choosing Their Own Nation: National and Political Identities of the Italian POWs in Russia, 1914-21 // World War I in Central and Eastern Europe. Politics, Conflict and Military Experience / ed. by Judith Devlin, Maria Farina, John Paul Newman. London — New York: Bloomsbury, 2018. С. 119-137.
- Francescotti R. Eutimio Gutterer nella Grande Guerra // Archivio trentino di storia contemporanea. XL (nuova serie), 1991, 2.
- Nachtigal R. Russland und seine österreichisch-ungarischen Kriegsgefangenen 1914–1918. Remshalden: Greiner, 2003.
- Nachtigal R. Die Repatriierung der Mittelmächte-Kriegsgefangenen aus dem revolutionären Russland. Heimkehr zwischen Agitation, Bürgerkrieg und Intervention 1918–1922 // Kriegsgefangene im Europa des Ersten Weltkrieges /hg. von J. Oltmer. Paderborn: Schoeningh, 2005. S. 239–266.
- Rossi M. I prigionieri dello zar: soldati italiani dell’esercito austro-ungarico nei lager della Russia (1914-1918). Milano: Mursia, 1997.
